Лес — это возобновляемый источник энергии. Как сохранить леса?

Лес — это возобновляемый источник энергии. После реформы 2006 года лесников в России сократили, что очень негативно повлияло на состояние насаждений. Разница заметна прежде всего ученым-биологам, которые изучают лес. Как бороться с незаконной вырубкой, противостоять лесным пожарам и сохранить российские леса, рассказывает «Газете.Ru» профессор, руководитель лаборатории лесной геномики Сибирского федерального университета Константин Крутовский. 

— Константин Валерьевич, сколько в России процентов леса от общемировых?

— В России 20% всех мировых лесных запасов — это 1,2 млрд гектаров. Важно также, что лес занимает почти 70% территории нашей страны. В эти 70% входят также вырубки, гари и болота. А лесистость — это около 46% территории нашей страны.

Это вообще колоссальный природный ресурс, колоссальное богатство. Кроме того, это альтернативный источник энергии. Если завтра закончится нефть и газ, то из целлюлозы можно будет получать спирт, а потом использовать его как биотопливо или с помощью простого сжигания получать тепло и электроэнергию. Это возобновляемый источник энергии, потому что деревья можно выращивать. 

— Что сейчас происходит с лесами в России?

— По официальным данным, рубится примерно 1 млн гектаров леса в год. Казалось бы, это не так много, если считать, что всего в лесном фонде 1,2 млрд гектаров. Однако необходимо учитывать, что две трети лесов произрастают на особо охраняемых природных территориях или являются экономически недоступными из-за низкотоварной древесины или отсутствия дорог. 
С 1 января 2023 года лесопользователей по закону обязали восстанавливать лес в течение года после вырубки. То есть каждый лесопользователь, который вырубил, обязан восстановить. Сколько рубят, столько и сажают. Кроме того, нельзя забывать, что лесовосстановление идет и путем естественного возобновления.

— А что по неофициальным данным? Сколько гектаров нелегально вырубленного леса?

— Нужно прибавить к 1 млн от 50 до 100%. Получается примерно 2 млн гектаров.

Помимо вырубок, леса все больше и больше страдают от пожаров, засух, вредных насекомых и болезней. Это лишает Россию еще примерно 3-4 млн гектаров в год. То есть, если брать общую потерю, получается около 5-6 млн гектаров в год. Лесопосадки урон не компенсируют, нужно в 3-4 раза больше сажать леса.

— Со спутников незаконные вырубки леса должны быть прекрасно видны. Неужели нельзя остановить незаконную вырубку, оперативно выехав на место?

— Действительно в России существует такой мониторинг лесов со спутников, самолетов и БПЛА. Даже целый институт этим занимается. Но, во-первых, у нас мониторинг не сплошной, к сожалению. То есть нет полного покрытия, чтобы следить за всем лесным массивом. Во-вторых, даже если незаконная вырубка обнаружена, сразу попасть на место и прекратить ее не всегда бывает возможно. Раньше многие районы не рубились просто потому, что туда не было доступа. Сейчас современная техника дает возможность рубить даже в очень удаленных, труднодоступных районах. Туда просто так не доедешь.

— Как же бороться с этими вырубками?

— Мы, генетики, можем предложить для этого ДНК-диагностику происхождения древесины. По генотипированию определяется район происхождения дерева, а потом вы смотрите, соответствует ли он тому, что указано в бумагах.

— А в документах при продаже указывается район, где вырубки возможны?

— Конечно. Именно так чаще всего и происходит.

— Для того чтобы выполнить такой анализ, нужно создать генетическую карту всех деревьев в России?

— Именно, но не буквально «всех» деревьев, а основных популяций. Поэтому очень нужна популяционно-генетическая база. И такая база уже в нашей стране есть, но она касается генома человека. Создана она была недавно в рамках союзного с Белоруссией проекта «ДНК-диагностика». Сейчас хотят запустить «ДНК-диагностика-2» для создания подобных баз важнейших биологических ресурсов России, хочется надеяться и возможно, что туда войдет и лес.

— Сколько районов, откуда необходимо взять пробу геномов деревьев и какие эти районы по величине?

— Это очень сложный вопрос, на самом деле. Для того чтобы это выяснить, нужны специалисты и ботаники, и генетики, и физиологи растений, и экологи, и дендрологи. Потому что это зависит от вида и района произрастания. Где-то это может быть район в 100 гектаров величиной, где-то — 1 млн гектаров.

В Советском Союзе это, кстати, было сделано — территория была поделена на лесосеменные зоны. Была создана карта: из какого района можно было брать семена для восстановления леса, а из какого нельзя. Но сейчас многое поменялось в том числе и из-за изменения климата.

— Объясните, пожалуйста, почему геном сосны из Сибири, произрастающей близ Красноярска, будет отличаться от сосны из Серебряного Бора в Москве, если это один и тот же вид сосны?

— Любой вид, который занимает большую гетерогенную территорию, имеет очень высокий уровень изменчивости, часть которой связана с адаптацией к локальным условиям. Какие-то гены будут давать преимущество в одних районах, а какие-то — в других, в зависимости от средовых условий. Этим и определяется генетическое разнообразие и приспособленность к местным условиям произрастания.

Это легко пояснить на примере людей. Мы один вид, но тем не менее северные азиаты, например, отличаются от южных, и не только внешне! То, что хорошо для северных народов, может быть плохо для южных, и наоборот. Это тоже связано с адаптацией к условиям проживания.

Если взять сосны, то существуют, например, карликовые формы деревьев. Они растут в высокогорных районах. Там низкий рост дает больше вероятность выжить при сильном снегопаде: он не обламывает ветки и стволы, а также защищает от низких температур. Поэтому низкорослые карликовые мутации в геноме отбором поддерживаются. И в таких горных условиях это становится преимуществом, повышает приспособленность этих деревьев.

Но эти же деревья, высаженные на равнине, будут затеняться высокими. И там это будет неблагоприятной мутацией, отбор будет работать против нее.

— Поэтому в СССР для лесовосстановления применялись только те формы, которые наиболее адаптированы к местности?

— Именно так. Но сейчас и это изменилось. Климат меняется очень быстро, поэтому для восстановления леса нужно учитывать будущие условия, ведь лес выращивается с расчетом на многие десятки лет вперед. В науке это направление исследований называется assisted migration – управляемая «миграция», сознательное использование лесопосадочного материала из одного района в другом, с учетом будущих климатических условий. Изучением генетической адаптации лесов как раз занимается наша лаборатория лесной геномики в Сибирском федеральном университете.

— Сколько сейчас геномов расшифровано у ценных пород деревьев?

— Наиболее ценные — это хвойные. Это сосна, ель, кедровая сосна, лиственница. Из покрытосеменных — это дуб, в какой-то степень тополь, осина, береза, орех. Все геномы этих деревьев уже полностью или частично расшифрованы.

— Я знаю, что вы некоторое время назад работали в Федеральной лесной службе США как специалист-генетик. Считается, что она хорошо организована для защиты леса, там до сих пор существуют лесники, которые были сокращены в России в 2006 году. С вашей точки зрения, правильное ли это было решение?

— Абсолютно понятно, что лесников надо возвращать, а также сильно менять существующий Лесной кодекс. Принципиально важно сделать декларации лесопользователей полностью публично открытыми — это кардинально улучшит общественный контроль за лесами.

Нужно усиливать инспекцию, охрану и постоянный мониторинг лесов.

— Ежегодно выделяется очень много денег на борьбу с пожарами. Но лес все равно горит, и горит сильно. Что, получается, нужно еще больше денег выделять?

— Очень сложный и горячо обсуждаемый вопрос. Я убежден, что надо выделять разумно и что тут как раз возможно сэкономить. В первую очередь надо, конечно, защищать поселения и инфраструктуру, так как сам по себе лесной пожар — это естественное явление. И если в самом начале его не пресекли, — что раньше делали также с помощью лесничеств, — то остановить его уже не удастся. Остановить большой пожар могут только сильные и продолжительные дожди.

Пожары — это часть цикла в экосистемах, после которых происходит естественное возобновление леса. Пожары играют большую фитосанитарную роль, уничтожая также вредителей и гнилую отмершую древесину. Исторически пожары были всегда. Сейчас они просто приобретают катастрофические размеры, поскольку связаны еще и с засухами, и с захламленностью лесов. В прошлом году в Канаде сгорело 100 млн гектаров, точнее было пройдено пожаром, при этом часть лесов сохранила жизнеспособность. У нас, напомню, — от 3 до 4 млн.

— Наши пожары до сих пор возникают из-за поджогов?

— Во многом, да. До сих пор существуют палы — это преднамеренный поджог сухой травы весной. Считается, что таким образом земля освобождается от сорняков, обогащается почва и так далее. Во-первых, это неправильно, потому что вреда от палов больше, чем пользы. Во-вторых, это основной источник лесных пожаров. Хотя многие лесные пирологи считают, что контролируемые выжигания могут быть весьма эффективным способом снижения пожарной опасности, но они должны проводиться грамотно. 

Полный текст интервью на сайте  www.gazeta.ru/science/2023/09/17/17590370.shtml